Том 3. Алый меч - Страница 133

133

Тихон еще приблизился и с таинственным видом (который, впрочем, был у него всегда) сказал:

– А энту… как ее… изволили запамятовать? Еще в тот год, как свадьбы играли, так с покойной тетенькой Анной Ильиничной – дай Бог царство небесное – на хутор приезжала. Англичанкой, что ли, в ту пору была…

Андрей точно не удивился. Точно знал с самого начала, о ком говорит Тихон. Однако сказал:

– Ну что ты врешь. Она умерла давно.

– И нисколько не умерла. Да я бы ее в жисть не узнал! Вот комедия-то! А она узнала и сама ко мне; и по-нашему это так, однако с пришепеточкой: здравствуйте, мол, Тихон! А это что же, барина вашего дитя?

– Ну а ты что? – как-то глупо спросил Андрей.

– Я говорю: нашего и Екатерины Ивановны… А она: я, говорит, увижу вашего барина. Ей-Богу! Да ни в жисть бы мне не узнать!

– Отчего? Изменилась? Постарела?

– Ну, старе, конечно! А только не так, чтоб очень… А не узнать ни за что. И вам не узнать, как встретитесь. И хитрый же здесь народ, позвольте вам доложить, Андрей Николаевич…

– Ты мне скажи толком… – начал Андрей. Но Тихон уже внезапно обозлился.

– Чего толком? Я не обязан в бестолковой стране толк знать! Какой тут толк? Где его добьешься? Вы требуете, Андрей Николаевич, чтобы вам все было, а между тем человек не машина. Человек может голову потерять.

Андрей понял, что больше ничего от Тихона не добьешься, махнул рукой и пошел вниз.

«Ну вот пустяки, экий вздор!» – даже не думал, а тихонько шептал Андрей, садясь за свой отдельный столик, против Кати. Известно, что вслух произнесенные самоуспокоительные слова успокаивают больше мысленных.

– В общем, тут скучновато, – говорила Катя. – Всякий день одно и то же. Ну музыка, ну море, но это же надоест. Дела не делаешь, знакомых нет… Взглянуть бы еще на это Монте-Карло, так и Парижа, пожалуй, не надо. В Берлине еще остановимся. А то куда с ребенком…

– Погода хорошая… – возразил неопределенно Андрей.

– Да что погода? Ты поправился. Дома тоже можно запустить. Махнем-ка отсюда, Андрюшончик, а?

– Как хочешь… Только ведь мы не рассчитывали…

– Мало что! Я теперь вижу, что это все безделье. Тянись только с утра да ходи по пляжу среди этих… немецких и всяких. В Монте-Карло меня еще интересует немного взглянуть на рулетку, ну, а потом и восвояси.

– Хлопотунья ты у меня, Катя.

– А как же, милый? Безделье-то очи ест. Вот у меня свое дело, хозяйство, семья… А тебе я удивляюсь и тревожусь даже, скажу по правде: чего бросил службу? Уж не говоря о том, что ты на виду был – а сколько тебе добра приходилось делать? Что, разве нет? Разве это не подымает духа у мужчин, такое служение народу, обществу? Нет, Андрей…

Андрей не слушал, – по привычке. Впрочем, и о Тихоне, о его сообщении, он не думал: заставил себя не думать, и удалось. Слишком мирно и просто провел он этот день, утренняя тоска отошла, все казалось обычным, приятным, удобным и нормально-плоским.

VI

Счастливый брак

После ужина все сразу захотели спать. Митя засыпал за последним блюдом и капризничал. Катя наверху его тотчас же уложила и, зевая и расхаживая по комнатам в капоте, причесывала волосы. Андрей молча курил, спиной к открытому в теплую, черную ночь окну. Ему тоже дремалось. Обрывисто думал, что, пожалуй, и лучше уехать. Завтра, послезавтра… Чего там! Море и на Ривьере есть. Кате скучно… Да и ему… Чего там! Уехать без забот, да и кончено.

А дома действительно подумать о каком-нибудь соответственном деле. Довольно мыкаться и нервничать. Дела в провинции, в уезде, – ух как много! Простого, хорошего, нужного, знакомого Андрею… Приспособиться – и тянуть лямку. Хоть маленькая польза – да несомненная… Главное – не мудрствовать, вот что главное.

Все это в тысячный раз, лениво, повторял себе Андрей; впрочем, ему было хорошо, спокойно. Катя ходила и зевала, потягиваясь. Андрей думал, какая у него еще славная, милая женка, вся приятная и белая, и как его жизнь, в сущности, хорошо и счастливо сложилась. Вспомнить других… Брр… Страшно и жалко! Жалко! Дела у него нет– тем более он, счастливец, обязан найти себе плодотворное дело, а не с жиру беситься и слабеть, как продыравленный мячик от каких-то небесных миндалей, «нерешенных» вопросов, которых, может быть, и нет вовсе.

– Ты скоро ляжешь, Андрюша? Ох, устала, не полола-не-жала, – а устала, с ног валюсь! Воздух, что ли, действует. Ложись, красавец мой, а то думаешь-думаешь. Не люблю я это, когда ты задумываешься.

– Да я думаю, что ты права… Без дела не проживешь. Вот домой приедем – надо будет это иметь в виду.

– Уж я тебе дурно не посоветую. Я тебе всегда говорила: мужчина должен служить обществу. Ты уж не молоденький, а последовательности убеждений у тебя нет…

– Ну, причем убеждения… – поморщился Андрей. Катя продолжала из другой комнаты:

– Благодаря этому и положения никакого нет. Это я не в смысле чинов, ты достаточно меня знаешь, и не настолько я глупа и невежественна… А именно в смысле положения… Ты сам отлично понимаешь… О-о-х! Хорошо растянуться! Вот постели у них славные!

Когда Андрей, растегивая жилет, вошел в спальную, Катя уже лежала, зарывшись в подушки, в знакомой ему ночной сорочке из розового батиста, полинявшего от частой стирки, с туго заплетенной черной косицей, так туго, что тонкий кончик заворачивался. Лицо она на ночь, для свежести, чем-то смазывала, и оно у нее всегда блестело.

Андрей аккуратно разделся; уже в ночной рубашке, босой, тяжело ступая пятками, выставил за дверь свои сапоги, взглянув мимоходом на крепко спящего в дальнем углу Митю, и полез под одеяло.

133